Прискакавший из-за холмов одинокий всадник направился на командный пункт. Фредерик проводил его взглядом.

— Это вестовой полковника Летака, — предположил Филиппо, поднявшийся на ноги, чтобы лучше видеть. — Готов поспорить, что через пару минут мы будем в седлах.

— Давно пора, — с надеждой заключил Фредерик.

— Уж поверьте мне, — заверил Филиппо и засвистел сквозь зубы «До чего же хорош этот луковый суп», мотивчик из модной оперетты, невесть как превратившийся в походный марш.

Де Бурмон брезгливо поморщился:

— Во имя Господа, Филиппо, избавьте меня от водевилей. Выбор песни не делает чести вашему вкусу, да и свистун вы неважный.

Поручик бросил на своего друга обиженный взгляд.

— Прошу прощения, дружище, но это самая бодрая мелодия из тех, что может предложить наш оркестр. К тому же под нее хорошо маршировать.

На де Бурмона эти доводы не подействовали.

— Мелодия вульгарна, — повторил он, презрительно скривившись. — В Версальской музыкальной школе Давида Буля, конечно, научили играть на дудочке, но позабыли привить ему хороший вкус. Луковый суп… Черт! Это же просто нелепо!

— А мне нравится, — протестовал Филиппе — Хотя вы, надо полагать, предпочитаете старые добрые роялистские марши?

— В них есть свое очарование, — холодно ответил де Бурмон и, посмотрев Филиппо прямо в глаза, заставил его отвести взгляд. Фредерик решил вмешаться.

— Лично я предпочитаю старые добрые республиканские марши, — заявил он.

— Я тоже, — отозвался де Бурмон. — По крайней мере они были рождены не в райке, и исполняли их не разряженные клоуны из буффонады.

— А вот императору республиканские марши явно не по вкусу, — усмехнулся Филиппо. — Он говорит, что они сверху донизу перепачканы французской кровью, и хочет, чтобы его солдаты маршировали под бравые мелодии, вроде этой. Вот вы ее ругаете, де Бурмон, а между тем это любимый марш Наполеона.

— Я знаю. Наполеон великий воин, но это вовсе не означает, что он обязан разбираться в маршах. В музыкальном образовании нашего императора немало пробелов.

Филиппо задохнулся от ярости:

— Ну знаете, де Бурмон. Иногда вы меня порядком бесите.

— Что ж, я готов дать вам сатисфакцию в удобное для вас время, — невозмутимо ответил де Бурмон. — Я к вашим услугам.

— Cazzo di Dio!

Фредерик почувствовал, что ему снова пора вмешаться.

— Прошу вас, господа, — произнес он примирительно. — Давайте побережем свой гнев для испанцев.

Красный от бешенства Филиппо хотел было накинуться на Фредерика, но, заметив, что Мишель смеется, сам от души расхохотался. Его гнев моментально рассеялся.

— Sporca Madonna 6 , Бурмон, однажды мы с вами скрестим сабли. До чего же вам нравится меня злить, дружище.

— Мы с вами скрестим сабли? И сколько же вас будет?

— Cazzo di Dio!

— Прошу вас, господа! — взмолился Фредерик. — У нас остался коньяк?

Де Бурмон открыл фляжку, и гусары молча выпили. Со стороны холма к ним приближались поручик Жерар и подпоручик Лаффон.

— Вестового видели? — спросил рыжий Лаффон, известный в эскадроне сквернослов и дуэлянт, но при этом великолепный наездник, как никто владевший саблей.

— Да, — кивнул Фредерик. — Наверное, мы скоро понадобимся.

— Похоже, главные события разворачиваются в центре нашей линии, — сказал Жерар, коренастый и кривоногий ветеран. — Там сейчас жарче всего.

Гусары поделились слухами и собственными догадками. Сошлись на том, что никто понятия не имеет, что же творится на самом деле. Другие офицеры и солдаты разбрелись по берегу речушки и негромко переговаривались, но больше молчали, напряженно прислушиваясь к шуму битвы. Солнце так и не сумело совладать с дождевыми тучами, и на горизонте снова сгущалась лиловая тьма.

С холма почти бегом спустился ротмистр

Домбровский. По эскадрону пробежал тихий вздох надежды и предвкушения, офицеры поспешили к своим лошадям. Фредерик и де Бурмон подхватили расстеленные на земле плащи. Филиппо, чтобы догнать коня, пришлось зачерпнуть сапогами воду.

Домбровский на ходу сделал знак трубачу, чтобы тот сыграл построение. Гусары становились в шеренги, держа коней в поводу. Фредерик торопливо надел кольбак и вытянулся в струнку, что есть сил сжимая левой рукой эфес своей сабли и горячо молясь про себя, чтобы на этот раз их отправили в бой. Рядом стоял сдержанный, сосредоточенный де Бурмон. Про себя он молился о том же.

Прозвучала команда «по коням», и сто восемь гусар, как один человек, взлетели в седла. Фанфароны и забияки, что вдалеке от сражений больше всего ценили свободу, молниеносно превращались в монолитный строй. Ощущая близость настоящей битвы, люди становились машиной войны, мощной, подвижной и смертоносной.

— Офицеры, ко мне! — скомандовал Домбровский. И они поспешно окружили своего командира.

— Эскадрону надлежит разделиться, — сообщил Домбровский, окинув офицеров ледяным взглядом. — Первая рота присоединится к батальону Восьмого легкого, чтобы занять позицию напротив деревни, расположенной на другом конце гряды. Восьмому предстоит занять деревню и вытеснить оттуда противника, но в наши задачи это не входит. Как только пехотинцы займут позицию, мы отходим к вот этой расщелине, где встанет вторая рота, готовая выступить, как только понадобится… По всей вероятности, слева, на опушке леса, мы увидим всадников. Не обращайте на них внимания, это Четвертый эскадрон нашего полка готовится встретить отступающего из деревни врага… Вопросы есть? Тогда вперед. Колонной, по отделениям.

Фредерик занял свое место в самом центре строя из четырех рядов, по двенадцать человек в каждом. Едва вступив в серую оливковую рощу, гусары стали пришпоривать коней и вскоре перешли на рысь. Повстречавшийся им поручик Маньи, которому предстояло вести вторую роту к ущелью, громко поприветствовал Домбровского, и ротмистр ответил едва заметным кивком. Обогнув каменную стену, гусары поднялись на холм и подъехали к группе офицеров под орлиным штандартом.

Поблизости не стреляли, канонада доносилась издалека, справа. Там шел жестокий бой, и